Хвак - О`Санчес

– Ну, а что? Портки я теперь сушить умею, сапоги с портянками тоже. Скучно ведь – так-то без толку сидеть! Встали, Джога. У-у-у-ух, за шиворот, да холодная!

И Хвак пошел, сопя и пыхтя, попеременно дрожа от липкого холода и жарко потея от усилий на ледяном дожде, то и дело поскальзываясь на извивах тропки, которую подсказал ему демон Джога, вверх, к заветной пещере. Непогода разогнала по укрывищам окрестную живность, всю, способную хоть как-то понимать сущее, от людей и оборотней до комаров и ящериц, поэтому вечно голодному демону Камихаю выбирать особо не пришлось: дальним-предальним чутьем ощутил он человечинку и теперь он мчался во весь дух, огибая с севера необъятные склоны Шапки Бога, огромной горы, которую он за долгие тысячелетия привык считать своею. Вероятно, гора тоже считала его чем-то вроде прирученной блохи, но ее никто и никогда об этом не спрашивал, а она от сотворения своего была настолько молчалива, что даже от бесед с богами уклонялась. Разве только самый могучий и самый ленивый из всех бессмертных, бог Вараман, невесть по какой прихоти покинувший свои океанские владения и побывавший у нее в гостях, попытался однажды разговорить гору, но и для него не вышло ничего внятного: Шапка Бога заворочалась, заворчала, выдохнула из себя глубинный пепельный жар… И все. И вновь смолкла. Только и понял Вараман, что гора услышала его, согласилась принять на хранение безделицу, секиру, которую Вараман ковал, ковал, несколько лет подряд… Зачем он это делал – и сам потом забыл, вероятно от скуки, но пользоваться ею оказалось негде, выбросить или сломать – жалко, пусть в надежном месте полежит, авось потом пригодится, для каких-нибудь нужд… Так и не пригодилась ни разу.

Горного демона Камихая Хвак и Джога почувствовали одновременно: вот он, за скалой притаился, там, где тропа круто поворачивает направо. Хвак был еще очень неопытен в магических делах, но и он ощутил, насколько велика и люта демоническая мощь затаившейся в скалах нечисти. И вот он, демон Камихай: серый и уродливый, словно сахиру с цуцырем скрестили, ростом на локоть выше Хвака…

– Мог и выше предстать, – подсказал в его голове Джога, – но он голоден, ему хочется, чтобы пищи было побольше…

Хвак понимающе кивнул, ибо еще по деревенским сказкам знал повадки нечисти: в каком облике добыл демон добычу, в таком и сожрать ее должен. Если, скажем, вырос при помощи магии до размеров тургуна, то воевать легче, а насытиться труднее, и наоборот… Но все равно: шесть локтей росту, да еще такой широченный, да еще демон… Хвак струхнул не на шутку и решил не искушать судьбу…

– Покажись ему, Джога!

– С удовольствием, повелитель… Эй ты, рыло! Слышишь ли меня?

Надвигался демон быстро, шел на задних лапах, как на ногах, руки-лапы растопырены, из уголков широченной пасти струится какая-то слизь… Шел – и как споткнулся, услышав хриплый, с привизгами, голос!

– Ы-ы… Джога!

– Великий Джога.

– Да, великий Джога! Слышу. Это ты, да?

– Ну надо же, повелитель? А я-то все некоторых людей в тупицах числю, в то время как они в сравнении вот с этим вот бурдюком воистину мыслители… Что встал? Камихай? Ну-ка, почесал прочь отсюда, не то лапы пообрываю, придется ушами по почве грести! Ты еще здесь???

Демон Камихай словно бы сгорбился и попытался поглубже втянуть в плечи круглую башку. Он даже начал было убегать, но вдруг замер и опять развернулся.

– А почему ты слабый, Джога?

– Что значит – слабый, тварь!? Таких как ты мне сотня на один завтрак понадобится! А-ха-хахааа! Да как ты посмел…

Если бы Хваку самому довелось орать, он бы никогда не смог визжать и хрипеть так громко – аж мелкие камешки кое-где со скалы посыпались. Но Камихай смелел прямо на глазах – вон уже и голова из плеч наружу полезла…

– Ы-ы… Джогу все знают, ты бы уже меня порвал, будь ты в силе… А ты не смог… Ы-ы… Еда. Джога – еда… Я тебя съем, Джога и поглощу остатки мощи твоей и стану еще сильнее, потому что ты был сильномогучим демоном, а в этом человеческом теле много мяса и жира. Съем.

– Повелитель, позволь!!! – заорал Джога, и на этот раз от его крика посыпались со скалы уже не мелкие камешки, размером едва ли не с пыль, но увесистые каменюги в половину локтя шириною. – Не пяться, повелитель, но развяжи мои силы хотя бы на несколько мгновений! Я порву… я разорву… я разотру эту каменную слякоть на семьсот тридцать четыре тысячи вонючих камихаевых ошметков! Молю тебя, повелитель!!!

– Ы-ы-хы-ы… Боги, видать, низвергли тебя, отняли могущество. Съем. Хочу съесть Джогу! Вкусно мне будет!

– Прочь, прочь, тварюга!!! Повелитель, умоляю, дозволь!..

Хвак перестал пятиться перед отвратительным демоном и упрямо помотал головой. Пальцы сами нащупали секиру на поясе, Хвак вспомнил прием, который показал ему Снег: секира с хищным ликованием разрубила воздух и впилась в Камихая, поперек его живота. Удар был точен и очень силен, однако это была всего лишь простая человеческая секира, выкованная без должного мастерства и укрепляющих заклятий: ее лезвие, прежде чем разлететься на куски, успело отсечь или отщепить от Камихая изрядный ломоть его мясной плоти, более напоминающий видом темно-серый, весь слизявый, и, вдобавок, предельно вонючий булыжник. Камихай пошатнулся и замер, озадаченный отпором с неожиданной стороны, а Хвак остался совершенно безоружен, если не считать узкого ножа за голенищем. Но что этот нож – таким и кабана толком не зарежешь… разве что с десятого пырка… А тут этот… Камихай…

Видимо, крики очумевшего от бешенства Джоги пробудили в Хваке спящие до поры позывы и намерения, вызвали из самых глубин человеческого естества первобытное желание грызть, топтать, терзать, убивать… Эти желания подхлестнул и демон Камихай, стоящий здесь же, перед Хваком, громадный, тупой, голодный, во всей своей беспощадной отвратительности… Хвак заорал – на этот раз это был его собственный крик, пусть не такой громкий и не столь пронзительный, но – свой, а не Джоги. Хвак не понимал – что-то связное он проорал, или просто выпустил боевой гнев впереди себя, подобно тому, как охотники, прежде чем броситься на крупную добычу с мечами и рогатинами, науськивают на нее охотничьих горулей. Хвак крикнул, почти не помня себя, подскочил к Камихаю и со всей своей силы ударил голым кулаком, целясь в рану, в то место, откуда выпали обломки секирного лезвия. Кулак обдало жаром и тут же болью, резкой, пронзительной… но терпимой. Хвак бил не просто так, наобум, как привык на пашне среди быков, но по-новому, почти тем же приемом, что он у Снега перенял: надо только, чтобы все в лад было, чтобы ноги, туловище, рука – все они вместе, друг другу помогая, тогда получится быстро и сильно. Хвак ударил, а сам пригнулся вперед – могучие каменные лапы сомкнулись с громким стуком над его головой… и оставили Хвака невредимым.